Вегетарианство. Мясо или плоды? Опыт преобразования пищи

Вегетарианство. Нигде не встречается более поучительного при­мера силы привычки и условного обычая, как в вопросе о питании. Само существование лиц, отказывающихся от мяса, для большинства англичан служить причиною забавы и удивления; вегетарианец — это какая-то общественная аномалия, на которую стоит посмотреть и над которою можно посмеяться, когда б и где б его ни встре­тили; на людоедов былых времен вряд ли смо­трели б с большим любопытством, чем на современных потребителей плодов и злаков. Но с другой стороны, если б мы могли отрешиться на минуту от влияния привычки, то весьма воз­можно, что сознали б, что есть кое-что не менее удивительное и поражающее в некоторых укоренившихся диететических привычках, которые не останавливают на себе ничьего внимания и не возбуждают никаких вопросов; точно так же, как какое-нибудь обыкновенное слово, привычное нашему слуху и часто повторяемое, покажется странным и диким, если его критически рассмотреть и исследовать с новой точки зрения.

Разве не странно то, что цивилизованные существа вместо того, чтобы отказаться от мяса, настаивают на его потреблении? Разве не странно, что культурные, высокоразвитые люди предпочитают мясную пищу обыкновенной?

Эта моя вступительная заметка вовсе не есть положение, не допускающее возражений, а просто попытка обратить на этот вопрос внимание; хотя я признаю, что для всякого, не испытавшего на себе последствия пифагорейского образа питания, наша диетическая, имеющая право гражданства, система, без сомнения, служит предметом изумления и даже насмешки, если б можно было смеяться над таким серьезным вопросом.

Старание добраться до точной первоначальной причины этого обычая мясоедения всегда предста­влялось неисполнимой, неблагодарной задачей. Мы можем вообразить себе вместе с поэтами, что в золотом веке явился какой-то жадный и злой преобразователь, который, не удовольствовавшись простой и обильной пищей, ввел роковой обычай, обагрив свои руки кровью; или же мы можем склониться на объяснение Плутарха, что будто бы, вследствие беспомощности и необходимости, первобытные расы принуждены были ввести преступный образ питания; или же, с другой стороны, не удовлетвориться общераспространенною немудрою теорией, что человек, будучи по природе всеядным, с самого начала следовал естественному инстинкту, потребляя мясо.

Но какая б ни была причина, самый этот обычай все более и более рас­пространяется среди западных наций. На мясную пищу смотрят как на пищу, свойственную по преимуществу человеческой расе, и хотя немного найдется таких лиц, которые, подобно Сидней Смиту, могли бы про себя сказать, что съели сорок вагонов мяса в продолжение своей жизни, но в действительности к такому образу питания стремятся все классы. С незапамятных времен большая часть цивилизованного человечества крепко верит в полезность мясоедения.

Однако, следует заметить, что во все времена раздавались, хотя и тщетно, протесты против этого хищного обычая. Почти одновременно с Буддой, проповедовавшим на Востоке свою религию милосердия, Пифагор на Западе вменил в обязан­ность своим ученикам воздержание от мяса. Между латинскими и греческими философами трех в особенности можно считать предвестниками современного гуманитарного движения: Сенеку, Плу­тарха и Порфирия. Опыт „О мясоедении” Плутарха есть самое строгое изобличение жестокостей бойни, какое когда-либо печаталось.

К сожалению, в средние века в христианской Церкви преобладал ско­рее аскетический, чем гуманитарный дух; но воздержание от мясной пищи, которое так широко было распространено среди первых христиан, служит, по крайней мере, доказательством возможно­сти более чистого образа питания. В шестнадцатом и семнадцатом столетиях поборниками той же идеи явились не менее знаменитые писатели, каковы:   Монтень и Гассенди;  первый из   них больше напирает на нравственные, а второй на научные доказательства.

Переходя к последующей эпохе, мы встречаем таких людей, как Франклин, Говард и Веслей, которые практически доказали достаточность безубойного питания; в то же время целый сонм „сентиментальных” писателей, от Попа до Руссо, с большей или меньшею искренностью восставали против варварств цивилизованной жизни. Я упоминаю лишь об этих немногих из всей массы известнейших линь, чтобы показать, что не было такого периода в истории человечества, когда б не про­являлись поборники великих идей, хотя их учения могли быть непопулярными и непоследователь­ными. Но лишь нынешнему веку предстоять дока­зать философскую и научную истину, лежащую в основании всех попыток преобразования образа питания.

“Опыт о гигиеническом образе жизни” Чайна, в котором он горячо отстаивает пре­восходство растительной диеты, был напечатан в 1740 году и нашел двух достойных после­дователей в лице д-ра Ламбе и Сильвестра Грэ­хэма, которые в первую половину нынешнего столетия установили на прочных основаниях учение о научном вегетарианстве, особенно в Англии и Америке. Сильвестру Грэхэму следует, помимо всех остальных, отвести первое место в лите­ратуре по вегетарианству, так как его “Наука о человеческой жизни” послужила руководством, из которого защитники этой идеи черпали самые сильные доводы.

Удивительно, как мало известен Грэхем в своей  стране. На континенте его память будет бессмертна, хотя б благодаря одному “Грэхэмовскому” хлебу, который там оценен и широко распространена его репутация также растет и в Америке. Но большинство англичан все еще остаются в неведении не только относительно преимущества его хлеба, но также и относительно значения „Науки о человеческой жизни”.

Сильвестр Грэхем напирает на тот факт, что сохранение здоровья главным образом должно зависеть не от лекарств, но от диететических привычек.

Современные писатели по ве­гетарианству, следуя этому направлению, показали, какое огромное значение имеет то, что называется „пищевым вопросом”, и доказали, что движете в пользу пищевой реформы обязано вовсе не сентиментальному гуманитарианизму, еще менее какому-либо аскетическому стремлению, но просто признанно научной и экономической истины. „Наука о человеческой жизни” была напечатана в 1839 году; спустя восемь лет было основано вегетарианское общество, соединившее единичные проте­сты отдельных лиц в правильно-организован­ные труды целого собрания.

По своему составу вегетарианское общество, подобно древней Спарте, имеет тройственный характер, представляя со­бою три ступени: члены, товарищи и подписчики. Из них члены обязаны следовать вегетариан­скому учению во всей спартанской строгости; то­варищи должны, когда представится случай, по­кровительствовать вегетарианскому делу, а подпис­чики выполняют малое, но полезное дело, спо­собствуя целям общества. Скромное и незначительное по своей сущности вегетарианское общество, тем не менее, сделало много полезного за последние сорок лет и встре­тило всюду одобрение и успех. Теперь оно насчитывает нисколько тысяч членов, имеет ветви в большой части наших больших городов и ежегодно издает много журналов и газет, воздействуя таким образом на тех лиц, которые лет пятьдесят тому назад и не поду­мали бы, что возможно прожить без мясной пищи.

Благодаря личному опыту своих членов, общество может наглядно доказать возможность практического применения реформы пищи. В виду факта, что в настоящее время многие английские семьи живут в добром здоровье, обходясь без мяса, докторам уже невозможно защищать свою теорию, что климат Англии не благоприятствует вегетарианству. Действительно, сэр Генри Томсон признал за достоверное, что растительная диета отлично применяется в этой стране, и его возражение на вегетарианское учение построено скорее на неодобрении названия общества вегетарианским и на методе его пропаганды, чем на непризнании главнейших принципов преобразователей пищи.

Я употребляю название “вегетарианский” в смыс­ле, принятом самим вегетарианским обществом, и в каком вообще это слово понимается, т.е., воздерживающийся от употребления мяса, рыбы, дичи, но не обязательно от яиц и молочных продуктов. Имеют ли право те преобразователи пищи, которые употребляют яйца и молоко, называться “вегетарианцами”,— другой вопрос, не относящийся к той области, о которой я веду теперь речь.

Прежде чем приняться за изложение разных аргументов, приводимых защитниками пищевой реформы, не лишним будет сказать несколько слов о самой диете. Вегетарианское учение имеет целью установить золотую середину между аскетизмом с одной стороны и самоугождением с другой.

Общее мнение, что люди, воздерживаясь от мясной пищи, лишают себя большей доли житейского комфорта; может быть, такое мнение и довольно естественно, но тем не менее вполне неосновательно; дело идет о пожертвовании диетическим обычаем, а вовсе не диетическим вкусом.

Человек не умрет с голода даже в среднем поясе и в традиционной стране ростби­фа, если он может иметь на завтрак овсяную похлебку или пшеничный хлеб с плодами, а на обед хорошо сваренные овощи, весьма отличные от тех безвкусных приправ, которые в обыкновенных хозяйствах вообще подаются при мясных блюдах. Одинаково неосновательна идея, что если только не употреблять мяса, то нельзя разнообразить стол.

Было б слишком долго перечислять те многие превосходные и недорогие кушанья, которые находятся в распоряжении у вегетарианцев:

  • чечевица, бесподобная в супах и оладьях;
  • турецкие бобы, содержание в себе, сравнительно с мясом, гораздо больше азотистых веществ, чем последнее;
  • разные виды грибов, очень питательных, большая часть которых несведущими людьми отвергается, как „ядовитые”, и
  • разные  огородные овощи, начиная от козельца, “растительной устрицы”, — блюда вполне эпикурейского, и кончая самыми обыкновенными ви­дами, которые можно бесконечно комбинировать в формы пирогов и салатов, не говоря уже о плодах и злаках, которые сами   по   себе   представляют почти идеальную диету.

“Корни, плоды и злаки”— вот что должно  было   бы   быть девизом вегетарианца, и если к  этому мы  прибавим кушанья из яиц и молочные продукты, то очень трудно подыскать причину быть недовольным таким столом. Я думаю, что гораздо больше надо было бы опасаться вегетарианцев, предающихся вкусовым удовольствиям, если  б  предводители этого движения не   придавали  такого   значения   простоте и умеренности,  не  переставая  постоянно   предосте­регать против рокового, но слишком распространенного  обычая   ублаготворять   свою  утробу.

Эту истину всегда   проповедовали  наиболее знамени­тые представители   медицинского  миpa. Из этого следует, что вегетарианцы,   как  особый класс, практикуют более добросовестно, чем потребители мяса, разумно составленную диету. Иногда с негодованием или с насмешкой относятся к обы­чаю “думать о пищи”, особенно работе люди, воображающие, что есть какое-то достоинство в том, чтобы не заботиться,   что   именно  есть.

Истина— как раз в противном, и преобразователи пищи знают это.

Но  противники могут возразить, что хотя мы и восхваляем практичность вегетарианской диеты, из этого еще  не  следует, что она жела­тельна. Каше доводы могут привести вегетарианцы в доказательство того, что мы не должны при­держиваться так называемой „смешанной диеты”, при которой среднее количество мяса сопрово­ждается обильным потреблением плодов, злаков и овощей? На это возражение я отвечу, сделав описание важнейших преимуществ, получаемых при полном воздержании от мясной пищи.

  1. Никаким другим  путем  невозможно быть истинно и вполне человечным. Конечно, найдутся такиe, которые к этому   вопросу относятся совер­шенно безразлично и которые чистосердечно созна­ются, что   презирают   всякие   „сентименты   и гу­манность”. Но таких сравнительно немного; боль­шая же часть людей стоит против того, что не гуманно, благодаря чему в настоящем веке упо­треблено много  благородных   стараний для того, чтобы уменьшить количество страданий, претерпеваемых  животными,   и   чтобы воспрепятствовать всяким умышленным  жестокостям.   Среди лю­дей, задавшихся   подобными попытками, образова­лись: общество уничтожения вивисекции и пр.
    Beгетарианцев нельзя   обвинять   в отсутствии симпатии к людям,   занятым таким поистине похвальным трудом,  но   пусть  мне простят, что я называю   нелогичным  и   непоследовательным положение так называемых “гуманитарианцев”, которые не  жалеют  средств  для  уничтожения всякого рода жестокости, между тем как своим образом  питания   они поощряют   и  увековечивают невыразимые ужасы бойни.  Эта черта лондонского общества не ускользнула от критического взгляда Гольдсмита, которым говорит: “Иные притворяются проникнутыми самою высшею жалостью к животным всякого рода; послушать их, так можно подумать, что они не убьют даже комара, который их жалить; они выглядят такими нуж­ными и преисполненными жалости, что их мож­но принять за лучших друзей всех творений, защитниками всех насекомых и гадов, имеющих право на существование. А между тем (мож­но ли этому поверить) я видел этих же самых людей, хвалившихся своею нежностью, пожираю­щими мясо шести различных животных, приго­товленное в виде фрикассе. Странное противоречие в поступках! Они жалеют зверей и пoедают предметы своей жалости!” Я боюсь, чтобы это „противоречие в поступках” не было, к сожалению, преобладающим явлением среди людей, „любящих животных”, так что это выражение становится двусмысленным и комическим; стоит вспомнить у Джорджа Эллиота удачное описание Тома Тулливеса, мальчика, который любил животных, т. е., любил бросать в них камнями. Пусть не воображают себе, что убой скота для пополнения наших рынков производится, как думают многие добряки, без страданий для жертв человеческого обжорства. Такая удобная оптимистическая теория рассеивается, как дым, как только прочтешь отчет общества преобразования боен, учрежденного несколько лет тому назад д-ром Ричардсоном и другими реформа­торами.
    В мою задачу не входит останавливаться на этих ужасах; к несчастью, их существование стоит   вне  всякого   сомнения.  Совершенно справедливо говорят, что жестокости мясников равняются жестокости вивисекторов, с тою разни­цею, что жестокости первых происходят посто­янно, почти ежедневно, а вторых — сравнительно редко.
    Точно так же маловероятно, чтобы настоящий способ убоя когда-нибудь заменился другим, не причиняющим страдания и человечным. Закрытие частных боен, конечно, будет переменою к лучшему; но проект д-ра Ричард­сона о легком убое животных в бесчувственном состоянии не войдет во всеобщее употребление, так как слишком дорог, и, сказать по правде, желательно б было, чтоб в то время, когда люди сделаются настолько гуманными, что введут какую-нибудь другую систему убоя животных, менее жестокую, оставив в стороне нож и топор,—желательно, чтобы они сделали еще шаг вперед и стали б обходиться вовсе без бойни. „Гуманный убой”, в сущности, абсурд; никакой убой скота ради питания не может быть гуманным, потому что он вовсе не необходим.
  2. Одинаково невозможно приноровить современ­ную систему питания к требованиям хорошего вкуса. Если мы даже не жалеем животных, то во всяком случае мы должны принимать в расчет наши чувства. Лавка мясника с своим отвратительным рядом висящих трупов, не­приятных как своим видом, так и запахом, если только привычка не сделала нас нечувстви­тельными ко всем этим соображениям, — эта лавка столь же унизительное  явление для нашей хваленой цивилизации, как и безобразие современ­ной архитектуры, так часто и справедливо опла­киваемое артистами. К счастью, подробности ра­боты мясников скрыты от наших глаз. но в сущности они таковы, что всякий просвещенный человек обязательно отшатнулся б при их со­зерцании. Только закрыв глаза на весь этот процесс и возложив на других эту омерзитель­ную работу, можно следовать этой системе. „Служив себе мясником, кухонным мужиком и поваром (говорил Генри Торо), я говорю на основании опыта. Практическим возражением против животной пищи я ставлю ее нечистоту. Не­много хлеба и картофеля также достаточно было бы, но притом было бы меньше труда и грязи. Я уверен, что каждый, желающий сохранить свои высшие поэтические способности, добровольно отка­жется от животной пищи и вообще от большого количества пищи всякого рода”. Но не только в приготовлении пищи так страшно искажаются за­коны хорошего вкуса; те же самые замечания можно сделать и относительно уборки самого обеденного стола. Грубость мясных блюд отчасти скрывается за формою приготовления, но даже и в таком роде, благодаря только силе привычки и легкомыслию, не затрагивается наше эстетическое чув­ство.
    Иметь хороший стол в обыкновенном значении этого слова — это одно, но иметь стол со вкусом — это совершенно другое. Как бы роскошна ни была обстановка, и как бы дорого ни стоил стол, но удовлетворительные результаты получа­ются лишь тогда, когда сама пища — чистая и простая, не вызывает никаких воспоминаний о своем неприятном происхождении.
  3. Следующее, на это я обращаю внимание, — это гигиеническая причина. Химическим анализом доказано, что животная пища не содержит в себе таких питательных веществ, которые не находились б в растительном царстве. Пше­ничная или овсяная мука, горох, бобы, чечеви­ца и фасоль более питательны, чем равное им по весу мясо воловье или баранье; кроме того, они имеют то преимущество перед мясом, что, бу­дучи питательны, они лишены возбуждающего свой­ства.
    Действие мясной пищи такое же, как алко­голя, доставляя сильное, но скоро проходящее возбуждение, благодаря чему вегетарианцы справедли­во отдают предпочтение своей диете. Опыт тех, кто обращался к вегетарианству, доказывает, что умеренное употребление плодов, злаков и овощей с придачей, если хотят, таких животных продуктов, как молоко, сыр и яйца, производить здоровое и бодрое состояние тела вместе с возра­стающей ясностью и спокойствием ума.
    Поражающим примером благодетельного действия расти­тельной диеты служить тот факт, что вегетариан­цы совершенно воздерживаются от вина и всяких спиртных напитков, страсть к которым умирает своей естественной смертью вместе с оставлением мясной пищи и переходом к пита­тельной, не возбуждающей растительной пищи. Са­мый простой и самый благодетельный способ лечения пьянства — это вегетарианство. Кроме того, многое можно б сказать относительно употребления негодного мяса,— опасность, от которой совер­шенно избавлен вегетарианец, так как ника­кой санитарный надзор не может поставить по­требителей мяса в совершенную безопасность. Трихины, чума, чахотка, оспа, карбункул, золо­туха и другие болезни накожные и легочная — одни из немногих „порождаемых мясом”, которые потребитель мяса всегда рискует впитать в себя вместе с говядиной, бараниной или сви­ниной. Д-р Альфред Карпентер, в своем адресе к санитарному конгрессу в Краудоне в 1879 году, подтвердил отчет инспектора столичного рынка, что большая часть мяса, отправляемого на лондонские рынки, служит причиною заражения чахоткой, и что исключить из употребления нездоровое мясо значит оставить столицу без надлежащего количества мяса. Следует ли удивляться, что при таких обстоятельствах не­которые предпочитают обходиться без мяса и ограничить себя здоровой, простой растительной пищей?
  4. Наконец, я должен сказать несколько слов о неоспоримом преимуществе безубойного питания с экономической точки зрения; этого аргумента люди, которые мало склонны к чувству сострадания, не ру­ководствуются хорошим вкусом и совершенно без­различны к гигиеническим соображениям им нравится животная пища, и они решили довольство­ваться ею. Но тот не истинный англичанин, кто не поддался бы на голос, взывающий к его экономическим интересам; сравнение же стоимости живот­ной и растительной пищи, произведенное повсеме­стно, доставляет поучительные данные по этому вопросу.

Мы говорим со слов авторитетов, что один пенни бобов по питательности равен де­вяти пенни мяса, или, другими словами, питатель­ность мяса на девять пенни такая же, как бобов на один пенни. Этот последний расчет должны иметь в виду те, чей бюджет страдает от вы­сокой ценности мяса; таким образом, хозяйка, не­довольная все возрастающим еженедельным счетом мясника, всегда имеет в своих руках средство сократить этот счет. Но не только от­дельные лица могут воспользоваться преимуще­ствами этого экономического факта.

Трудно в точ­ности вычислить, насколько пахотная земля вы­годнее пастбищ относительно снабжения народа пищею, но все авторитеты согласны в том, что данное количество акров, отведенное под злаки и овощи, при самой низкой оценке, прокормит в четыре раза больше народу, чем та же земля, занятая пастбищем. “При свете этих фактов (говорит д-р Ричардсон) стремления просвещенных ученых к благосостоянию народа относи­тельно его прокормления должны быть направлены, насколько возможно, к лону земли; надо стараться отыскать средства, как немедленно утилизировать произведения земли в виде пищи и привлечь науку к своим услугам, чтобы она в своих лабора­ториях могла приготовлять то, что может заме­нить самое отборное мясо.

Бесполезно делать низших животных живою лабораторией ради чего-то, что немного выше людоедства. Когда поймут экономи­ческое превосходство вегетарианской диеты и вспомнит, что вопрос о снабжении народа пищей становится с каждым годом более настоятельным и труднее разрешенными то будут уди­вляться, что предложения преобразователей пищи так часто вышучиваются и осмеиваются, как „пустяки” и забава сентименталистов и гуманитаристов.

“Пустяками” это было б тогда, если б было невозможно прожить здоровым без мясной пищи; но спор о том, что одно мясо содержит в себе свойства, дающие силу, теперь уже ни­где не имеет значения, так что продолжающееся и возрастающее употребление этой самой дорогой части пищи ведет лишь к народному обеднению. Теперь я вкратце выяснил, что я считал че­тырьмя важнейшими аргументами в пользу преобразования пищи. Конечно, мнения будут расхо­диться относительно частного значения, так как это вопрос сложный, который можно рассматривать с разных сторон, и один и тот же аргумента может иметь разное значение.

Но я уверен, что как бы ни рассматривали этот вопрос с нрав­ственной или утилитарной точки зрения, конечное заключение будет то, какое я указал; во всяком случае, в этом вопросе нравственность и утили­тарность не могут расходиться. Мы выказываем бесчеловечную жестокость по отношению низших животных, воспитывая их и убивая ради пищи, и время показывает, что мы этим ничего не выигрываем; напротив, мы сами лишаемся здоровья, хорошего вкуса и теряем в экономическом отношении.

Несомненно, что при этих обстоятельствах вегетарианцы, которых нельзя обвинять в догматическом или сектаторском духе, справед­ливо настаивают на необходимости единичных заявлений и признания того, что этот пищевой вопрос имеет первостепенное значение и не есть просто проходящая блажь или галлюцинация. Это такой вопрос, который требует научного исследования и насколько возможно полнейшей гласно­сти. Если действительно необходимо или жела­тельно, чтоб некоторые или все сословия англичан ели мясную пищу, то следует вменить в обязанность медикам, чтобы они ясно изложили этот вопрос, выставив все заблуждения вегетарианства, что, конечно, вызвало б противоречие некоторых известных членов медицинского миpa и обнаружило бы замечательно здоровое состояние тех лиц и семей, которые уже целые годы как отказались от животной пищи.

С другой сто­роны, если, как высказал сэр Генри Томсон, существует „общепринятое заблуждение, считаю­щее мясо в какой бы то ни было форме необходимым для существования”, то наши ученые долж­ны бы были, в интересах истины, не терять времени и довести этот важный факт, насколько возможно, до всеобщего сведения”.

Желательно бы было, чтоб эта истинная точка зрения была установлена так ясно и безошибочно, потому что спор об этом важном вопросе может перейти на интересные, но несущественные частности, как, например: что сталось бы с эскимосами,   если б их лишить  китового  жира, или какое название придумать тем преобразователям, которые допускают употребление яиц и молока, в отличие от тех, кого в буквальном смысле следует называть „вегетарианцами”. Те, которые из предрассудка или по неведению отно­сились враждебно ко всему вегетарианскому движению, любят приводить всякого рода ходячие до­воды и нелепые дилеммы, которые, подобно аргу­менту д-ра Джонсона, имеют действие ушата хо­лодной воды, выливаемого на красноречивого оппо­нента и делающего всякий спор невозможным. Как только поднимается вопрос о вегетарианстве, так возникают некоторые из этих возражений, так что будет не лишним показать, насколько они ошибочны и не относятся к делу.

Я беру пять-шесть наиболее распространенных доводов против вегетарианства,—все это старые друзья, хорошо известные каждому, кто пробовал возвы­шать голос в пользу преобразования пищи.

1

Первое возражение приводится из физиологии. Есть одна идея, широко распространенная среди обыкновенной публики и даже по временам под­держиваемая теми. на которых лежит удостоверение истины, что необходимость мясной пищи до­казывается „клыками” и анатомическим строением человека.

Кажется, подтверждающие это возражениe забывают, что если б подобные аргументы имели вес, то их еще скорее можно было бы применить к человекообразным обезьянам, клы­ки которых длиннее и сильнее, чем у человека; и потому ученые должны поспешить исправить ошибку в своем настоящем подразделении животного царства и поместить в одном классе с плотоядными и их ближайшими видами всех тех животных, которые теперь составляют разряд.

Другими словами, если все, имеющие недоразвившиеся клыки, предназначены к мясному питанию, то сколько плотоядных увеличится не только включением в него человека, но и целого класса плодоядных обезьян. Благодаря такому безначалию в области анатомического и физиологического смешения, кто знает, может, спустя тысячелетие и бык очутится в одном разряде со львом? Но кажется невероятным, чтоб физиологи при­няли эту новую „научную границу”. Напротив, самые выдающиеся авторитеты, каковы: Линней, Кювье, Гассенди, Рей, Лауренс, Одэн, Белл и многие другие, единогласно утверждают, что человек по своей природе и происхождению — ни пло­тоядное, ни травоядное, но, подобно обезьяне, пло­доядное.

Итак, насколько можно придерживаться учения физиологии, оно говорить в пользу вегетарианства. Плоды, а не мясо, естественная пища человека.

2

Во-вторых, вегетарианские доктрины осуждаются, не будучи серьезно исследованы, на том основании, что будто бы они противоречат великому „закону природы”, по которому одному животному предна­значено быть добычею другого.

Природа составляет одно с грабежом,— сказал великий современный поэт, а потребитель мяса с удовольствием настаивает на том, что вегетарианец, отказываясь  от мяса животных, которое, очевидно, „назначено” ему в пищу, без­законно восстает и пренебрегает запасами щед­рой природы. Правда, что некоторые животные — хищные по своим инстинктам, но точно так же очевидно, что другие — не хищные.

Утверждать же, что человека следует причислить к хищным видам — значит, просто решать вопрос бездоказа­тельно; благодаря такому способу доказывать, тоже легко оправдать в человечестве какую-нибудь жи­вотную привычку, которую можно произвольно от­нести к тому или другому виду животного царства. Под ту же рубрику следует отнести одну стран­ную идею, серьезно выставляемую при обсуждении вопроса о вегетарианской диеты: идея эта та, что нас иногда обстоятельства заставляют, например, при самообороне, лишать жизни животных, а благодаря этому оправдывается и систематиче­ское убийство животных ради пищи. Но есть боль­шая разница между просто лишением жизни и лишением жизни без всякой необходимости: вегета­рианцы осуждают лишь последнее, а потому вся­кая критика нелепа.

В самом деле, если нельзя иногда избежать убийства животных, то этот факт не заставляет ли нас остерегаться убийства умышленного и не необходимого, как хорошо сказал Лей Хёнт: „Что страдание и зло существуют — не значит, что я должен их увеличи­вать, подобно безумному”. Но независимо от этого нелепого заблуждения часто встречается злополуч­ная наклонность, даже между просвещенными и гуманными людьми, смотреть на мясоедение, как на „жестокую необходимость”, которая  в  теории осуждается ими, но на практике считается неиз­бежной.

Это чувство хорошо выражено у Мишле: „Чем дальше мы подвигаемся в знании, чем более мы познаем истинное значение реальности, тем яснее мы понимаем простыл, но очень важные вещи, которые забываются нами, благодаря суетности жизни. Жизнь! Смерть! Ежедневное убийство животных ради пищи—эта тяжелая и груст­ная задача представляется моему уму.

Грустное противоречие! Будем надеяться, что есть другой мир, в котором мы будем удалены от этой жестокой необходимости”. Что может существо­вать другой мир, свободный от этой жестокой необходимости, — на это и мы надеемся; но тем временем не следует забывать, что, несомненно в нашей власти уменьшить сумму страдания в этом настоящем существовали.

3

В-третьих, вегетарианцам часто приводят в пример лиц, которые, попробовавши на себе но­вую диету, перешли опять к старой. Главным между этими „отступниками” следует назвать са­мого поэта лауреата Теннисона, который в одном из своих последних томов дал высокопоэтический очерк о неудачном диететическом опыте. Следует заметить, что нельзя придавать слишком много значения тому лишь факту, что иные обра­щались к вегетарианству и затем отступали, если только эти опыты не были ведены надлежащим образом и с преобладающим желанием отступить. Если хорошо рассмотреть все эти слу­чаи отступления, то можно убедиться, что девять из десяти этих опытов производились при условиях, исключающих возможность всякого успеха. Иногда человек делается вегетарианцем ради того только, чтобы испытать что-нибудь новое; дру­гой вдруг без всякого подготовления отказывается от тяжелой мясной диеты, переходя прямо на овощи; третий думает, что должен вознаградить себя за лишение мяса, поглощая огромное количе­ство такой тяжелой пищи, как чечевица и бобы.

Следует ли удивляться, что все подобные бестолковые попытки часто приводят к разочарованию? На сто таких примеров приходится лишь один, когда вегетарианская диета была в конце концов принята, один голос уравновешивался многими голосами против. Находился ли бы в таком положении, как теперь, вопрос о трезвости, если бы опыт тех, кто утверждал, что напрасно ста­рался воздержаться от алкоголя, принимался, как высокое доказательство невозможности совершен­ной трезвости! Но вовсе не следует придавать значение одному свидетельству.

4

В-четвертых, мы часто слышим некоторые возражения по поводу неупотребления мяса относи­тельно того, как трудно будет обойтись без меха, кожи, мыла, свечей, костей и других животных продуктов, столь нам полезных в настоящее время.

Подобным вопросом, т. е., как обойтись без всех этих удобств, потре­битель мяса находит удовольствие огорошить вегетарианца при целой сочувствующей ему аудитории. Но немного размышления надо, чтобы по­нять, что эти затруднения лишь временные и случайные и не могут служить препятствием установлению вегетарианского питания.

Переход от мясного питания к вегетарианскому произойдет не внезапно, а постепенно, так что цивилизованному миpy не представляется опасности проснуться в одно утро и очутиться без сапог или же идти ложиться спать в темноте, за отсутствием свечей. Закон спроса и предложения не ослабевает, и мы очень мало верим силе человеческой изо­бретательности, если отчаиваемся, что не найдут чем заменить животные продукты, которые исчезнут с наших рынков.

Ведь и теперь есть в продаже растительная кожа, растительное мыло и другие подобные предметы, но так как вегетарианцев в нашей стране мало, то и спрос на эти предметы небольшой; увеличится спрос — увели­чится и запас этих предметов, и такое преобразование не доставить никому ни малейшего не­удобства,— ни отдельному лицу, ни обществу. Д-р Ричардсон высказал мнение, что даже молоко будет скоро заменено веществом из растительного мира, если только явится на это спрос; и я думаю, что вряд ли какой-нибудь животный продукт избежит такой замены. Вегетарианцев иногда порицают, что они выказывают непоследователь­ность, продолжая довольствоваться этими животными продуктами вместо того, чтобы совершенно отка­заться от них. Но ответ ясен и убедителен.

Вегетарианцы употребляют пока кожу, кость и т. д. не потому, чтобы они оказывали предпочтение этим вещам, но потому, что при настоящей пи­щевой системе предметы, заменяющие эти вещи, или дороги  или  вовсе недоступны.  Когда везде много трупов, то поневоле приходится употреб­лять животные продукты предпочтительно пред растительными, хотя последние одинаково полезны. Одним словом, „непоследовательность” вегета­рианцев в этом отношении обязана не бедности растительного мира, но неприятным диететическим привычкам большинства людей.

Теперь я перехожу к последнему из этих второстепенных аргументов, которыми против­ники преобразованного питания пытаются доказать, что путь прогресса безнадежно загорожен. Это последний аргумент, но аргумент, по моему мнению, самый характерный и самый забавный из всех. Педагоги, как мы знаем, имеют свои „развлечения”, почему же не иметь их и вегетарианцам?

Немногие могут представить себе, как освежительна и приятна бывает перемена, когда защитник вегетарианства, утомленный и измученный сухими и скучными прениями относи­тельно сравнительной анатомии, народной экономики, химического состава пищи, жестокости боен и других тяжелых материй, может посмеяться над таким, например, оппонентом, который очень серьезно уверяет других и сам верит и полагает, что делает доброе дело, утверждая, что обычай мясоедения полезен даже в виду интересов самих животных. Найдутся люди, кото­рые сочтут это невероятным, тем не менее, это — факт; этот аргумент встречается в одной по­пулярной и ценной энциклопедии.

Он гласит сле­дующее:

“Система разведения скота для убоя,— по­тому что иначе скота не разводили бы, — действительно делает существование животного более счастливым”.

Истинно утешительная и счастливая мысль! Как приятно прийти к тому, что мясоедение, подобно милосердию, дважды благословенно, доста­вляя в одно и то же время наслаждение человече­скому вкусу и счастье стаям и стадам, предназначенным для скорого истребления. Придерживаясь того же рассуждения, можно оправдать вивисектора, воспитывающего кроликов для лаборатории, точно так же можно бы было доказать, что ценою одного часа страдания они получают возможность прове­сти целую счастливую жизнь. Но я думаю, что есть что-то неверное в аргументе, приводящем к пагубным заключениям. Заблуждение кроется в самом утверждении, что переход от несущетвования к существованию непременно благо, за которое надо быть благодарным тому, кто этому способствует. Это явная бессмыслица.

Одинаково разумным было бы, если б мы сказали, что, не спо­собствуя рождению еще большего количества животных, мы оказываем зло тем, которые могли бы явиться на свет. Вывод был бы такой, что человек вносит в мир счастье пропорционально количеству съедаемого им мяса. Кроме того, раз­вивая вопрос о „сумме счастливого существования”, заметим, не лучше ли было бы стараться увеличить сумму существования человека, чем животных, и употребить больше земли под злаки, чем под пастбища, и способствовать увеличению народонаселения втрое или вчетверо?

Но наши оппоненты не довольствуются тем, что вменяют себе в заслугу разведение своих жертв; они идут еще дальше и хвалятся своею гуман­ностью, так как придумали для беззащитных животных легкую и быструю смерть… „Что ста­лось бы с животными, — спрашивают они, — если бы их не убивали ради пищи?” Этот наивный вопрос, несмотря на свою странность, часто серь­езно предлагаемый, напоминает „Скромное предложение” Свифта, по поводу утилизации детей бедного народа в Ирландии. „Я предлагаю,—говорит он,—заботиться о них таким образом, чтоб они вместо того, чтоб быть обузой для своих родных и прихода и нуждаться в пище и одежде всю свою жизнь, наоборот, сами способствовали питанию многих тысяч своих соотечественников”.

Эта “забота” о детях должна состоять в откармливании их для стола в возрасте до одного года, когда они могут представить собою „самое вкусное, питательное и здоровое блюдо, в жареном, вареном или запеченном виде”. Говорят, что, когда Свифт напечатал это юмористическое „Предложение”, один иностранный писатель отнес­ся к этому серьезно и трактовал об этом, как о примере крайности, до которой доведена Ирландия. Мы смеемся над таким неумением отличить шутку от серьезного; но умственное состоите тех людей, которые выказывают свое расположениe к животным тем, что едят их, тоже не менее удивительно.

Если я серьезно говорил отно­сительно этих ложных аргументов, приводимых против преобразования диеты, то тем серьез­нее следует отнестись к тем действительным затруднениям, которые при настоящем положении вещей встречаются желающими переменить свою диету. Не всегда легко переменить питание, осо­бенно старикам; не следует делать это поспешно, без исследования и не зная, чем соответ­ственно заменить мясную пищу. Социальные препятствия тоже нельзя оставлять без внимания; отка­заться от мяса очень неудобно тем, кого дела обязывают к частым путешествиям или просто обедам вне дома; точно так же переход в вегетарианство нескольких членов семейства, где остальные едят мясо, часто бывает причиною ссор.

Но не лишним будет заметить, что эти и тому подобные затруднения происходят просто от того, что в настоящее время пищевой вопрос на­ходится в переходном состоянии; могут быть временные неудобства, но нет никакого серьезного препятствия. Где есть воля, там найдутся и сред­ства исполнения. а искренность вегетарианцев будет содействовать их успеху. Часто высказы­вается теми, кто не проникся еще вегетарианскими доводами, но интересуется этим вопросом, что хотя они и не могут переменить диету, но вполне допускают, что вообще слишком много едят мяса, и что потому вегетарианское общество выполняет полезное дело.

Есть что-то оскорбительное в признании разумности медленного хода дела. Профессор Ньюман установил, что главная цель вегетарианцев—уменьшить, насколько возможно, употребление мясной пищи, и эта цель достигается как тем, что большинство станет есть меньше мяса, так равно и тем, что немногие откажутся вовсе от него. Этот вопрос, как и все другие социальные вопросы, нельзя рассматривать так хладнокровно. Против употребления мясной пи­щи,— употребления, благодаря которому причиня­ются жестокие страдания низшим животным и развращаются чувства справедливости и кротости, должны безусловно восстать все вегетарианцы.

Решив в главном этот вопрос, можно заняться его частностями, относительно которых могут быть разные мнения. Нельзя безусловно порицать умеренное потребление яиц, молока, масла, сыра, которые часто составляют пищу так называемых вегетарианцев, которые еще не приготовились к переходу к настоящей диете. В одном я твердо убежден, что необходимым условием для правильного решения этого пищевого вопроса должна служить готовность со стороны каждого отдельного лица самому углубляться в этот вопрос, а не поддаваться слепо влиянию разных советников.

Если кто-нибудь из моих читателей проникся при­водимыми мною аргументами, то я попрошу их для составления окончательного мнения прочитать сочинение хотя бы некоторых защитников вегетарианства, прежде чем говорить, что все вегетарианцы сентименталисты. “Бей, но выслушай!”— вот о чем просят вегетарианцы.

Вегетарианство. Мясо или плоды? Опыт преобразования пищи
0 0 голосов
Рейтинг статьи
Подписаться
Уведомление о
guest
0 Комментарий
Встроенные отзывы
Посмотреть все комментарии
0
Будем рады вашим мыслям, прокомментируйте.x
Share via
Copy link